В данной статье основным объектом исследования выбран феномен рунического алфавита1, который рассматривается в контексте со скандинавским эпосом2.

Интерес автора к руническому письму объясняется следующими моментами:

а. Сверхпоэтизацией рун в культуре германо-скандинавских народов. Руническое письмо и связанные с ним ассоциации весьма часто упоминаются в «Старшей Эдде» (и особенно в «Речах Сигрдривы»3, входящей в этот эпический цикл).

б. Ранним заимствованием (еще на догосударственной фазе развития общества4) идеи письма германскими племенами. Связь рунического письма с ранними формами религии, по-видимому, обусловили появление алфавитной мистики (графомантической традиции5).

в. Устойчивостью рунического письма и связанными с ним ассоциаций в народной памяти6.

Отмеченные выше особенности выделяют рунический алфавит на тоне других письменных систем.

Рассматривая руническое письмо в контексте мировой культуры, возникает ряд вопросов. Во-первых, как согласуются между собой архаичность общественных структур и богатство поэтической Фантазии? Во-вторых, сколь большим было влияние, оказываемое на формирование рунической письменности (и связанной с ней скандинавской практической магией) со стороны финно-угорских7 и тюркских8 народов, а также

народов Восточного Средиземноморья9? Чем вызвано существование у генетически разных народов формально похожих письменных систем? Является ли это следствием сложных культурных контактов или это – вызвано похожими условиями формирования письменности10?

Исследование вышеуказанных вопросов требует комплексного подхода к проблеме рунического письма, методологическим подспорьем и теоретической подосновой которой может быть избрана этнолингвистика. Хотя, исходя из того, что в данной работе будет рассмотрено взаимодействие в основном письма (а не языка) и этноса, логичнее было бы употребить термин этносемантика. Письмо, как любая другая знаковая система (язык, танец, обряд), может быть рассмотрено в зависимости от «плана содержания» культуры, народной психологии, мифологии. Начало описание подобной проблематики в России было положено трудами Ф. Буслаева, А. Афанасьева, А. Потебни и др.11.

В рамках этнолингвистики Э. Сепиром и Б.Л. Уорфом была разработана гипотеза лингвистической относительности (Сепира – Уорфа гипотеза), согласно которой структура языка определяет стиль мышления и способ познания внешнего мира12. Как мне кажется, эту гипотезу можно было бы дополнить принципом графической относительности. Действительно, если известна взаимосвязь между письменностыо и языком13, то можно предположить, что письменность (также как и язык) оказывает определенное регулирующее влияние на процесс мышления: П>Я>М. Другими словами, используя математическую терминологию, письменность можно представить как некую сложную функцию f, отображение которой есть композиция отображения языка и мышления:
f (п) = Я (М (п)), или f=Я◦М

Т.о. при данном рассуждении можно предположить, что рунический алфавит определенным образом повлиял на скандинавскую мифологию.

Особая трактовка теории знака и теории поля неогумбольдтианской школой позволяет говорить, что письменность, так же как и язык, может стать ключом к миропониманию. Э. Кассирер в духе кантианства считал любые понятия продуктом символического познания14.

Из Философии Б. Кроче и К. Фосслера вытекает, что как речевой, так,

пожалуй, и графический акты есть духовное творчество личности, проявление ее интуиции и поэтической фантазии15. Кроче и Фосслер считали язык, (а значит и связанное с ним письмо) как поэтически и эстетически организованную систему знаков. Проблема письменности и культуры с этой позиции трактуется, как проблема поэтико-семантического единства16.

Практика контрастного сопоставления нашла применение в той части данного исследования, где проводится аналогия между алфавитной мистикой скандинавов и похожими графомантическими традициями других народов17.

Интерес к письменности как к самостоятельному элементу культуры наметился примерно с середины этого века, когда И. Гельб сформулировал основные положения грамматологии (науки о письме)18. До него письмо изучалось либо применительно к мистике и практической магии19, либо с точки зрения истории и языкознания20. Однако наука о письме очень медленно, в отличие от лингвистики, осваивает семиотическую и герменевтическую методологии21 (или, скажем, в семиотике письмо достаточно редко используется в качестве языка описания). В этом смысле, применение герменевтического подхода к анализу алфавита позволило бы вскрыть его обширные связи со многими сферами культуры (мифология, эстетика, искусство и т.д.).

Элементы семиотического подхода содержатся в философских трудах украинского просветителя и богослова 18 в. Г. Сковороды, который видел в Библии прообраз любого текста. В его натурфилософской концепции наряду с макро- и микрокосмом присутствует еще и мир символов (Библия). Сковорода писал: «Мне кажется, что сама Библия есть Богом создана из священных таинственных образов: небо, луна, солнце, звезды... Из множества таковых образов сплетается история»22.

В специальной литературе тема взаимосвязи письменной традиции и мифологических представлений слишком лаконична и разрознена. Тем не менее, Ю. Степанов и С. Проскурин в своей указанной ниже работе23 проанализировали семантику некоторых алфавитов (рунического, огамического, готского и др.). Как правило, в иных источниках эти алфавиты считаются маргинальными и не рассматриваются вовсе.

Степанов и Проскурин отмечают специфическую структуру рунического алфавита. В частности, порядок букв рунического алфавита не имеет аналогов, а название самого алфавита происходит от сложения шести первых рун: [Феху, Уруз, Т̣̣урисаз, Ансуз, Райдо, Кано…] = ФУТ̣АРК. Рунические графонимы (названия букв) представляют собой понятия, связанные с деревьями, скотом, стихиями, имуществом и богами. Скандинавская традиция именовать буквы восходит, скорее всего, к финикийской. Однако рунические графонимы, подобно огамическим и старославянским24 и, в отличие от греческих, не являются прямым заимствованием из финикийского алфавита и образованы по типу калькирования. Например, первая буква финикийского алфавита – ‘алеф’ (бык), греческого алфавита – ‘альфа’, рунического алфавита – ‘феху’ (скот).

Весьма заманчиво видеть в руническом алфавите стройную и логическую систему, которая со временем была нарушена. Такая система рунического алфавита предполагает соотносительность между ее структурой и функцией. Т.о. изменение структуры рун можно объяснить изменением их функционирования.

Степанов и Проскурин упоминают о попытках немецких исследователей реконструировать семантику рунического алфавита, используя дуальный принцип противопоставления рун (деление рун на «добрые» и «злые»), а также путем отождествления каждой руны с некоторым божеством, Кроме того, не остался незамеченным и тот факт, что рунические знаки группируются в три отдела (семьи) по восемь рун. Т.о. рунический алфавит, также как и ирландский огам, организован по правилам семейственного размещения знаков в алфавите, тогда как греческий и финикийский алфавиты группируются линейно, а индийские силлабарии – большей частью пространственно (в виде таблицы).

На основании выводов, сделанных Степановым и Проскуриным можно выделить некоторые числовые характеристики рунического алфавита, наличие которых позволяет говорить о нем как о системе. Три отдела рунического алфавита, связанные с именами богов Фрейра, Хагля (вероятно Одина) и Тюра, являются отображением вертикального членения мира на подземную область, середину (землю) и небесную область25. K сказанному можно добавить, что В. Иванов и В. Топоров отмечают совпадение индоевропейских числительных 1, 2, 3 с корнями слов ‘небо’, ‘земля’ и ‘подземный мир’ соответственно26, а французский мифолог Ж. Дюмезиль в свое время изложил, теорию о трех основных функциях индоевропейских божеств: жреческой, военной и хозяйственной. Например, в римской мифологии эти функции распределяются соответственно между Юпитером, Марсом и Квирином27.

Восьмичленность рунических отделов, скорее всего, подразумевает горизонтальную структуру мирозданья, т.е. деление поверхности земли, неба и подземелья на 8 сторон света28. Как видно, рунический алфавит представляет собой взаимодействие горизонтальной и вертикальной структур пространства. В целом, общее число рун (24=3·8) возможно обусловило календарно-зодиакальную функцию рунического алфавита. Степанов и Проскурин, используя в своей работе англосаксонскую «Руническую поэму»29 10 в., содержащую поэтическую интерпретацию рун, сходятся на том, что рунический алфавит – это некое сакральное пространство, в котором важную роль играют начало (первая руна), середина (12-ая и 13-ая руны) и конец (24-ая руна). Кроме того, рунический алфавит можно представить как движение человека по некоторому пути: от жизни (первая руна) к смерти (последняя руна).

Из большинства материалов, помещенных в словарях и энциклопедиях, привлекает внимание статья В. Топорова «Письмена»30, где автор прослеживает ассоциативные связи письма и мифологических систем. Письмена играли существенную роль в мифопоэтических концепциях древних народов. В частности, за письмена могут быть приняты любые «эвентуальные конвенциальные графемы», т.е. знаки случайного или условного характера как, например, окраска животных, чернильная клякса или трещина на стене. В этом видится «гиперсемиотическая» оценка вселенского мира, когда все мыслится как знак, требующий расшифровки. В этом отношении руны, связанные с глубинными смыслами эзотерического характера являлись важным элементом мифопоэтической эпохи.

Один – добытчик рун.

Для вычленения из эддического эпоса этиологического (объяснительного) мифа о происхождении рунического письма важным представляется определить, кто его изобретатель (или добытчик). Скандинавский эпос тесно связывает происхождение рун с именем бога Одина. Один – маг и чародей, покровитель воинов. Главное его оружие – заклинания и. способность к перевоплощению. Один первоначально не входил в небесный пантеон богов, но затем стал играть главную роль в германо-скандинавской мифологии, сильно потеснив Тюра (небесное божество, аналогичное греческому Зевсу) и Тора (бога-громовика типа славянского Перуна и римского Марса). Некоторые исследователи признают, что первоначальным обладателем и знатоком рун (‘тулом’, ‘эриларом’) был однорукий Тюр. В пользу этого предположения говорят названия именем Тюра 17-й руны и третьего отдела (8 последних рун)31 рунического алфавита32.

В «Старшей Эдде»33 (Речи Гримнира») упоминаются 54 имени Одина, по некоторым из них можно установить его облик: Хабард (седая борода), Хенгикьефт (отвисшая челюсть), Гримнир (скрывающийся под маской), Игг (страшный). Также у Одина один глаз, низко надвинутая шляпа и синий плащ. В «Младшей Эдде»34 приводится 12 имен Одина: Альфедр (Всеотец), Херран (вождь войска), Никар, Никуц или Хникудд (сеятель раздора), Фьельнир, Оски, Оми, Бивлиди (потрясающи щитом), Свидар, Свидрир, Видриф и Яльг.

Один связан с хтоническим миром великанов и темных сил. Его сопровождают два волка: Гери (жадный) и Фреки (прожорливый) и два ворона: Хугин (думающий) и Мугин (помнящий). Один ездит на восьминогом конке Слейпнире (скользящем)35. В целом же образ Одина, как мудрого старца, шамана, поэта-волшебника архетипичен и имеет общие черты с ирландским Лугом, финским Вяйнямейненом, австралийским Байаме и Заратустрой36.

«Старшая Эдда» содержит конкретные ссылки на то, каким образом были добыты рунические знаки. В частности, ключевым моментом реконструируемого этиологического мифа о происхождении рунического алфавита (футарка) является висение Одина на Мировом древе, исполинском ясене Иггдрасиль37. Во многих мифологиях Мировое древо является структурной основой мира, деревом жизни, судьбы и космического предела38. Иггдрасиль – архетипическии прообраз вселенной и жилища богов.

Чтобы получить руны и знания о них, Один затягивает петлю на шее, протыкает грудь копьем и повисает в ветвях Мирового дерева. Такое мучительное самоистязание находит соответствие в шаманизме и подразумевает посвящение в шаманы. Висение шамана на дереве уподобляется процессу созревания плода39. Повешение и протыкание копьем представляется в скандинавской мифологии как ритуальное действо. У скандинавов был обычай одевать новоизбранному королю петлю на голову и приставлять к груди копье. Считалось, что если боги не довольны выбором – петля затянется и копье пронзит тело. Таким же образом Старкад принес в жертву Одину норвежского короля Викара40. Е. Мелетинский сравнивает Мировое дерево Иггдрасиль с путем, по которому обожествленный шаман (каким отчасти является Один) странствует из одного мира в другой, чтобы приобрести знания и руны41.

Знаю, висел я

в ветвях на ветру.

девять долгих ночей,

пронзенный копьем,

посвященный Одину,

в жертву себе же.

(Речи Высокого, 138)42

В этом фрагменте происходит как бы раздвоение личности Одина: он является одновременно и жертвой, и богом, в честь которого принесена эта жертва. В этом видится всеобъемлющий полисинтетизм мифологических образов, когда жертва, жрец и алтарь объединены одним персонажем. Отождествление бога с Мировым деревом имеет параллели во многих мифологических системах (наиболее последовательно культ обожествленных деревьев известен у кельтских народов). Кроме того, некоторые персонажи скандинавской мифологии имеют свои деревья- двойники. Например, дуб у Тора, дерево Мимамейд у Мимира. Имя стража богов Хеймдалля Х. Пиппинг интерпретирует как «хейм-далль» – «Мировое дерево»43. В этом контексте руны, которые увидел в кромешной тьме Один по истечению девяти дней, – это одновременно и сам Один, и Мировое дерево, на, котором он висел. Руны действительно напоминают древесные ветви, и весь рунический алфавит легко представить в виде древовидной (фрактальной) структуры (см. рис. 1). Связь между деревом и знаками письма известна индийской44 и китайской традициям. Например, в приложении к «Книге перемен» (И-Цзин) «Сицы-чжуань» есть свидетельство того, что китайский император Фу-Си изобрел знаменитые триграммы путем созерцания следов птиц и животных, а также теней деревьев.

Страдания, которые претерпевает Один, имеют одну цель – увидеть священные знаки (руны), которые скрыты от непосвященных.

Взирая на землю,

поднял я руны.

Стеная их поднял –

и с дерева рухнул.

(Речи Высокого)

Процесс созревания закончился, и Один падает наземь, как созревший плод. В дальнейшем в скандинавской мифологии рунические знаки и письмо вообще оказались связаны с повешением и протыканием копьем.

Двенадцатым я (заклинанием),

увидев на дереве повисшего,

так руны вырежу,

так их окрашу,

что он оживет

и беседовать будет.

(Речи Высокого, 157)

Сходный мотив висения на древе и его связь с «рисованием знаков

прослеживается в карело-финском эпосе «Калевала»45. Здесь герой-мститель Куллерво, еще, будучи ребенком, был повешен на дубе своими врагами.

Не пора ль пойти проверить

Жив ли Куллерво на дубе

На суку он не погиб ли

Куллерво и тут не умер,

Не погиб на этом дубе!

Он в коре рисунки режет

У него в ручонках гвоздик

Все стволы стоят в рисунках

Ствол дубовый изрисован.

(»Калевала», руна 31)

Висение на дереве метафора самопожертвования ради творчества, средство достижения просветления. Поэтому мифологему об обретении письма (важнейшего элемента культуры) через страдания и лишения можно обнаружить также в житиях Месропа Маштоца, Кирилла и Мефодия, Вульфилы и некоторых других исторических письмотворцев.

Связь рун с «медом поэзии».

В эддическом эпосе есть косвенные свидетельства того, что руны связаны с т.н. «медом поэзии» – священным напитком мудрости и поэтического дара. Он был сделан карликами-цвергами из крови убитого ими мудреца Квасира и пчелиного меда.

Руны разные

все соскоблили

с медом священным

смешав, разослали…

(Речи Сигрдривы, 13)

Здесь, по-видимому, указывается на третий компонент «меда поэзии» – руны, которые вместе с кровью и медом составляют напиток мудрости. «Младшая Эдда» упоминает также три сосуда, куда разлит «мед поэзии»: Одрёрир (приводящий дух в движение), Сон (кровь) и Бодн. Т.о. можно сказать, что руны явились в мир не самостоятельно, а вместе с «медом поэзии». Вначале их вырезали на дереве, окрасили кровью, затем соскоблили и растворили в священном напитке.

…смешав, разослали, –

У асов одни,

у ванов мудрых,

у сынов человеческих.

(Речи Сигрдривы, 13)

В «Старшей Эдде» говорится, что руны были разосланы разным племенам скандинавского мифа: асам (богам), альвам (духам), ванам (конкурентам богов) и людям, но все они осознали руны по-своему. Каждое мифическое племя, будь то карлики-цверги или великаны-ётуны, дублирует акт творения магических знаков, совершенный когда-то Одином. Е. Мелетинский говорит об этом, как о «циркуляции ценностей» между мирами, населенными существами эддического эпоса. Применительно к сказанному можно добавить, что в ряде индоевропейских мифологических систем (хеттской, иранской, греческой, ирландской) существовало различение языка богов и людей. Так, в греческом эпосе Гомера «кровь» на языке богов звучала как «ихор», а на языке людей «эма»46. Тем самым, двуприродность языков в скандинавской мифологии дополняется двуприродностью письма, поскольку у разных племен были свои создатели письма:

Один у асов,

а Дайн у альвов.

Двалин у карликов,

у етунов Асвид

и сам я их резал.

(Речи Сигрдривы, 143)

Обычно руны вырезали на деревянной дощечке железным ножом,

поэтому везде в тексте следует не «написал руны», а «вырезал руны». Участие ножа в творческом процессе ассоциировалось с кровавым жертвоприношением. Один вопрошает:

Умеешь ли резать?

Умеешь разгадывать?

Умеешь окрасить?

Умеешь ли спрашивать?

(Речи Высокого, 144)

Это четыре качества, которыми должен владеть заклинатель-чародей (своего рода шаман): резать руны, разгадывать знаки и знамения, окрашивать руны жертвенной кровью и спрашивать у богов совета.

Процесс вырезания рун приравнен к сотворению мира и созданию людей. Т.е. мир был создан подобно тому, как

…вырезал Тунд (Один)

до рожденья людей.

(Речи Высокого, 145)

В данном Фрагменте речь идет о первых людях – Аске и Эмбле (буквально Ясене и Иве). «Эдда» в этой части перекликается с иудаистической философией «Каббалы», где 22 буквы еврейского алфавита образуют единое космическое тело – первочеловека Адама Кадмона. В его каждой части бесконечно проявляется бог, который творит мир, перемещая эти 22 элемента. «Вот 22 буквы, которыми создавал…и сотворил ими весь мир свой, и создал ими все созданное и все имеющее быть созданным». ( «Сефер Иецира», 6:6)47.

Однако, вырезанные руны недолговечны. Отслужившие свой срок заклинания соскабливали ножом, чтобы затем нанести на вычищенное место новые.

Руны я режу…

но истреблю их,

также как резал,

когда захочу.

(Поездка СкирниРа, 36)

Руны – символический образ всех существ, предметов и явлений (элементов системы, занимающих строго отведанные им места) и, когда чья- то неведомая рука начнет их соскребать с деревянной поверхности – наступит конец света (Рагнарёк – «скандинавский Апокалипсис»).

Из контекста скандинавской мифологии следует, что Один не творец рун, а их добытчик. Он, подобно культурному герою, добывает знаки письма из потустороннего мира также как другие материальные блага. Для скандинавов руны были не просто абстрактными фигурами: они обозначали конкретные предметы – скот, упряжь, факел, вода, топорище и т.д.48

Висение Одина на дереве видимо следует понимать как пассивное добывание рун, т.е. при помощи заклинаний и магических действий. Логично будет предположить, что существовал миф и об активном добывании рун, т.е. об их похищении. В «Младшей Эдде» говориться о похищении Одином «меда поэзии» из пещеры великана Суттунга. Может быть, вместе с медом Одину достались и руны.

Полагая в основу связь рун и «меда поэзии» из скандинавской мифологии можно вычленить семантический комплекс: [‘мед поэзии’ > ‘поэтический дар’ > ‘руны’] или в более широком смысле: [‘опьяняющий напиток’ > ‘поэзия’ > ‘письмо’]. Другими словами, на основании косвенных данных можно попытаться реконструировать мифологему о появлении письменных знаков из опьяняющего напитка на скандинавском материале. Однако, неясно был ли единый этиологический миф, объясняющий происхождение письменности, в индоевропейской (или шире: в евразийской) мифологии. Пока в индоевропейской мифологии более или менее прослеживается только связь между поэтическим даром, опьяняющим напитком и его похищением. Например, похищение сомы-амриты в индийских мифах, хаомы в иранских, нектара-амброзии в греческих49. Примечательно, что третий компонент поэтического творчества (помимо языка поэзии и опьяняющего напитка) – письмо (руны) упоминаются именно в скандинавской мифологии, на суровом Севере европейской цивилизации. Быть может поэтизация письма здесь была следствием наложения двух факторов культуры: архаичности мифологического мышления и раннего заимствования идеи письма.

Сравнивая «Старшую Эдду» с «Младшей Эддой», «Беовульфом», «Песней о Нибелунгах», можно сказать, что нигде нет стольких ссылок на руны. Особенно это относится к «Речам Сигрдривы», входящим в «Старшую Эдду». Складывается впечатление, что вообще для эпосов мира поэтизация письма была нехарактерна. Даже более развитые алфавиты: авестийский, греческий, деванагари не воспевались так, как руны50.

Изначальные владетели рун и «влага рун».

Как уже отмечалось, Один не был творцом и изначальным» хозяином рун: он был их добытчиком.

Вот отвечу,

когда вопрошаешь

о рунах божественных,

что создали сильные,

а вырезал Вещий (Один).

(Речи Высокого, 80)

Т.е. Один только вырезал руны, создали же их некие «сильные». Вполне возможно, что речь идет о великанах, тем более, что в эпосе упоминается великан, дед Одина по матери, который дает испить медовый напиток и вручает руны после того, как Один провисел на Мировом дереве девять дней.

Девять песен узнал

я от сына Бельторна....

меду отведал...

стал созревать я

и знания множить.

(Речи Высокого, 133)

В другом месте говорится, что хозяин медового источника, текущего в корнях древа. Иггдрасиль – великан Мимир (само древо Иггдрасиль иногда называется Мимамейд). Один отдает свой глаз, чтобы пить из этого источника.

В «Младшей Эдде» написано, что первым, кто изготовил «мед поэзии» были карлики – Фьялар и Балар, убившие мудреца Квасира, великана Гиллинга и его жену. Карлики откупаются «медом» от великана Суттунга, сына Гиллинга, Последний обладатель «меда поэзии» – Один, которому пришлось пойти на хитрость, чтобы выкрасть священный напиток из пещеры великанов. Т.о. известно три великана, изначачальных владетеля «меда поэзии» (вполне возможно и рунических знаков тоже).

Великан Бельторн награждает Одина «медом» и рунами в знак успешного прохождения последним магических испытаний (инициации). У Мимира Один обменивает один глоток из медового источника на свой глаз. У Суттунга же он просто похищает заветный напиток. Вероятно, что сюжеты с Бельторном, Мимиром и Суттунгом являются вариантами некогда единого мифа. Причем сюжет с Бельторном представляется наиболее ранним, поскольку напоминает начальное посвящение Одина в шаманы. Сюжет с Суттунгом – замыкающий, т.к. в нем говорится, что Один украл весь мед. Возможно и три великана суть ипостась одного и того же персонажа.

Начальное пребывание рун (как материальных благ) во враждебных богам царствах великанов (реже у карликов) не противоречит логике мифа. Е. Мелетинекий заметил, что мудрость сродни хтоническим силам51. Также во многих мифологических системах подземное царство считалось нацеленным сказочными богатствами, поскольку все, что есть в этой жизни, туда попадает и ничто не возвращается обратно. В шумерской мифологии «скрижалями судеб, таинственными знаками «ме» изначально владели первобытные чудовища: Тиамат и Кингу52. Характерно, что облик первых хозяев письма, как правило, имел змеевидные черты. Можно отметить игуаноподобность Ицамны у майя, перистого змея Кетцалькоатля у ацтеков. Змеиный хвост был у создателя триграмм, китайского императора Фу-Си. В змею же превращается изобретатель греческого письма Кадм. Кроме того, индийское письмо «деванагари» порой интерпретируется как «письмо змеебогов» (дева-нага-липи)53.

В скандинавском эпосе содержится намек на то, что руны возникли из извечного хаоса Гинунгагап и кромешной тьмы, подобно тому, как из тьмы возник свет.

Древнегреческий философ Фалес считал воду первым веществом, которое

появилось из вселенской бездны. Вода как одна из фундаментальных стихий мироздания54 входит и в реконструируемый на всем протяжении этой статьи семантический комплекс: [вода/влага > кровь > мед поэзии > руны...]. Вода – эквивалент хаоса и потустороннего мира. В морских глубинах обитает библейский Левиафан, с которым сражается Господь. В мифологии бамбара (Западная Африка) тьма рождает посредством вибрации 22 основных элемента мироздания (20 пальцев рук и ног человека и две сакральные части тела), которые превращаются в знаки и сгусток влаги Йо. Из Йо творится весь мир. Божество воды Фаро научило бамбара слову и языку54. В русском языке слова ‘речь’ и ‘река’, ‘ткань’ и ‘ток/течь’ имеют похожие основы, слово же ‘руно’ этимологически восходит к таким понятиям как ‘толпа, множество (рыб, овец)’, ‘овечья шерсть’, ‘пучок хмеля с корнями)’55. В персидском языке слова ‘письмо’ и ‘пушок’ звучат почти одинаково56.

Познай руны мысли,

если мудрейшим

хочешь ты стать.

Хрофт (Один) разгадал их

и начертал их.

Он их измыслил

из влаги такой,

что некогда вытекла

из мозга Хейдраупнира

и рога Ходдрофнира.

(Речи Сигрдривы, 13)

Здесь говорится о некой влаге, являющейся либо ‘медом поэзии’, либо первобытным хаосом, либо и тем, и другим одновременно. Из этой влаги Один измыслил руны, которые вытекают из его мозга в виде мысли и подобно тому, как из источника вытекает река. Идея письма и языка у многих народов ассоциировалась с водяным потоком (иногда потоком хмельного напитка), который может пониматься метафорически как нити, овечья шерсть, пучок травы.

Упомянутый выше Хейдраупнир – скорее всего один из эпитетов Одина. Основа имени «драупнир» указывает на магический атрибут Одина – золотое кольцо Драупнир. Выкованное карликами око было способно порождать себе подобные вещи, имя Ходдрофнир, пожалуй, принадлежит загадочному персонажу скандинавского эпоса Хеймдаллю. На это указывает упоминание принадлежащей ему вещи – рога Гъяллархорн, в который тот затрубит перед концом света.

Хеймдалль иногда рассматривается как двойник Одина57, и оба связываются с Мимиром – хранителем медвяного источника мудрости (возможно и рун), сокрытого в корнях Мирового дерева. За право пить из этого источника Один отдает Мимиру свой глаз, а Хеймдалль – слух (или свой рог). Рискну предположить, что Хеймдалль лишается все-таки своего уха. Т.о. Мимир пьет из медвяного потока, в котором плавают, подобно рыбам, глаз Одина и ухо Хеймдалля как олицетворение солнца и луны58. Поэтому вместе с тем как Один – персонификация всевидения, Хеймдалль является воплощением всеслышания.

Находя много общего между Одином и Хеймдаллем, нельзя не обратить внимание на хиазму образов Мимира и Локи. Оба несказанно мудры и, в то же время, противостоя богам, обнаруживают принадлежность к нижнему демоническому миру. Возможно, имя Мимир близко греческому корню «мим» – «подражатель, лицедей», от которого предположительно образованы имя гиганта Мимаса, убитого Аресом и имя божества Мома. Мом за злословие и перебранку с богами был изгнан Зевсом с Олимпа.

Смерть Локи, также как и Мимира, наступает задолго до гибели богов (Рагнарека). Тор пытается отрубить голову Локи, между тем ваны обезглавливают Мимира и отсылают его голову Одину. Отрубленная голова многомудрого Мимира вещает о всепроникающей способности рун:

Что руны украсили

щит бога света,

копыто Альсвина…

(Речи Сигрдривы, 15-18)

Похоже на то, что в своей пространной речи Мимир называл характеристики всех 24-х рун, но в «Старшей Эдде» эти характеристики реконструируются с трудом.

С. Шкунаев предполагает, что само слово «голова» в кельтской мифологии было одним из обозначений владыки потустороннего мира59.

Мимир и Локи в скандинавском эпосе выполняют сходные функции – лишают богов частей тела или части их имущества. Так, Мимир за глоток «меда поэзии» лишает Одина глаза, а Хеймдалля – слуха (возможно уха); сын Локи – мировой волк Фенрир откусывает Тору руку. Мимир, скрывающий глаз Одина в медвяном напитке, уподобляется волку Фенриру, проглатывающему солнце. Лишительные Функции Локи и Мимира наводят на мысль об их некоторой связи с персонажем славянской мифологии – Лихо одноглазой, однорукой и одноногой женщиной, встреча с которой приводит к потере парных частей тела60.

Локи покушается почти на все чудесные предметы богов: молот Тора, золотые волосы Сив, ожерелье Бресингамен, молодилькые яблоки Идунн. Порождения Локи (змей Ермунганд, волк Фенрир, владычица ада Хель), равно как и он сам, таят в себе погибель миру. Локи – это олицетворение злой судьбы (Лиха), предзнаменование неотвратимо надвигающегося на богов рока. Е. М. Мелетинский видит злокозненность и многомудростъ Локи вещами, взаимозависимыми и взаимодополняемыми; ум как синкретическая категория, включает в себя силу и коварство61.

Из сказанного прежде вытекает, что Локи определенным образом связан с происхождением рунических знаков. Об этом говорит его участие под именем Лодур в сотворении людей62. Считается также, что Локи в известном смысле является «двойником» Одина, его «космическим дублером»63.

Локи, как создатель сетей, может быть рассмотрен в качестве ловчего (охотника). Изобретение сетей роднит его с уже упоминавшимся Фу-Си, чье имя значит «Устроивший засаду на жертвенных животных». Китайская комментаторская литература придает важное значение этому изобретению. Очко сети «ли» – метафора глаза, а узлы на ее переплетениях – прообраз письма64. Возможно, меж сплетенных ветвей рунического древа прячется тень Локи как причина хаоса и гибели богов.

Демонизания рун.

Отрицательные качества предполагаемых первоначальных хранителей рун (Локи, Мимира, Суттунга) с течением времени переходят и на собственно руны. В «Старшей Эдде» вместе с такими эпитетами, как ‘руны победы’, ‘волшебные руны, целебные и могучие’, ‘заклятья благие и радости руны’ есть и определенно зловещие характеристики:

Взгляни на Восток

не разит ли Хельги

рунами смерти?

(Повесть о Хельги, сыне Хъерварда, 29) или

Один повинен

в этом несчастьи,

меж нами руны

раздора посеяв.

(Вторая песнь о Хельги, убийце Хундинга) или

Зла берегись

и рун коварных.

(Речи Сигрдривы, 2)

В «Старшей Эдде» руны большей частью являются синонимом колдовства, которого страшатся и люди, и боги. Однако, неясно: было ли изначально заложено в рунах их демоническое свойство, или же зло проявилось в них позже как следствие нарушения клятв и совершения первоубийства. Тем не менее, в эпосе руны иногда отождествляются с судьбой. А именно: с тремя норнами (богинями судьбы). Норны Урд (судьба), Верданди (становление) и Скульд (долг) живут у источника Урд в корнях. Мирового дерева (там же где обитает Мимир). Дерево Иггдрасиль зовется деревом судьбы65. По-видимому, между источником судьбы Урд и медвяным источником, откуда пил Один, нет большой разницы. А раз так, то и руны можно понимать как нити судьбы, из которых норны (подобно греческим мойрам или славянским долям) сплетают незримую ткань истории.

Известен особый прием рунического письма – т.н. «вязаные руны», применяемые для шифровки текста. При таком письме образовывались многочисленные лигатуры.

Руны нарезала

Винги их спутал (для колдовства).

(Гренландские речи Атли, 4)

В «Сказании о Сигурдрифе-валькирии»66 руны нередко уподобляются нитям: «Руны слов ты ведай… Их и вьют, их и ткут, их все сразу сводят» или «Руны горные помни… На ладони их выведи, вей вокруг тела».

В германо-скандинавской мифологии получи я развитие сюжет о «проклятом золоте», исток которого в «Эдде» виден лишь отчасти. «Эдда» повествует о том, как Локи отбирает у карлика Андвари сокровище, хранящееся в скале, и последний налагает на золото проклятье. Возникает вопрос: можно ли считать этот сюжет перепевом мифа о «меде поэзии», когда великан Суттунг забирает его у карликов как выкуп за убитого ими Гуллинга?

Золото, как и «мед поэзии» (с предположительно содержащимися в нем рунами), первоначально принадлежали карликам. Более того, и золото, и мед они хранили в скале и затем отдали как выкуп за убитого. Может быть, на рунах и священном меде тоже лежит проклятие, поскольку они были добыты не по закону чести. Кстати, в индийской микологии говорится, что во время добывания из мирового океана божественного напитка амриты появляется и побочный продукт – смертельный яд калакута. Этот яд выпивает Шива, и его шея навечно приобретает синий цвет67.

В более поздние времена «роковое богатство» = [руны = мед = золото] достается эпическому герою Сигурду. Сигурд убивает чудовищного дракона Фафнира, стерегущего проклятое сокровище. По-видимому, Фафнир – это ипостась великана Суттунга и мирового змея Ермунганда. а Сигурд – Одина (или Тора). Такое сравнение имеет под собой почву. Оживление Сигурдом валькирии Сигрдривы больно уж напоминает пробуждение от смертельного сна пророчицы-вельвы. Кроме того, «Речи Сигрдривы» и «Прорицание вельвы» обнаруживают параллели композиционного и сюжетного плана.

В англосаксонском эпосе аналогичные функции добытчика рокового богатства вместо Сигурда выполняет Беовульф, чье имя есть иносказательное название медведя (Беовульф – буквально «пчелиный волк»). Возможно, это имя указывает на отголосок древнего культа медведя в германо-скандинавской: мифологии. Если это так, то мифологему о похищении Одином «меда поэзии» следует понимать как разорение медведем пчелиных сот. Со временем трудолюбивые пчелы превратились в карликов или альвов, а грубый медведь стал ассоциироваться с великаном или даже с самим Одином. В фольклоре многих народов известно сравнение пчел с людским племенем. В «Калевале» встречается эпитет «пчелка – быстрый человечек», а Р. Киплинг в «Книге джунглей» называет пчел «маленьким народом скал». Пчелы в индоевропейском мифе обычно помещаются на вершине гигантского дуба вместе с богом-громовержцем. В данном случае можно еще раз указать на связь рунического письма с громовержцем Тором. Быть может, висение Одина на дереве и протыка<